Наверное, нет ни одного места на земле, которое было бы овеяно таким количеством мифов, легенд, стереотипов, ложных представлений, как африканский континент. Редакция портала интересных новостей из мира науки и технологий «Центропресс» попробует развенчать некоторые заблуждения и познакомить вас с интересной и реальной научной информацией. Сегодня у нас в гостях человек, который знает об Африке если не все, то очень многое, — Дмитрий Михайлович Бондаренко — член-корреспондент Российской академии наук, доктор исторических наук, профессор, заместитель директора по научной работе Института Африки Российской академии наук, директор Международного центра антропологии Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».
«Центропресс»: С одной стороны, Африка — Родина человечества, научно доказано, что первые люди появились там. С другой стороны, Африка имеет репутацию самого отсталого в социально-политическом и экономическом плане континента. Как ученые объясняют этот парадокс?
Дмитрий Бондаренко: Наверное, нет прямой взаимосвязи между тем, что Африка когда-то очень-очень давно явилась Родиной человечества, и тем, что мы наблюдаем в Африке сегодня. Но, с другой стороны, правда в том, что в социально-экономическом отношении Африка на сегодняшний день является наименее развитым регионом планеты. Причины этого искали и продолжают искать на протяжении многих десятилетий, если не сказать столетий. Если проводить аналогии, скажем, с Арабским Востоком или Европой, то здесь встает очень важная проблема: «Как подходить к вопросам сравнения?» Надо исходить из неких универсальных критериев или из того, что каждый крупный регион, каждая культурная область имеют свое направление развития, которое может не совпадать с направлениями развития других регионов? Если признавать наличие такой индивидуальности, то сравнивать регионы мира с позиции «более развитые — менее развитые» становится очень сложно.
Определяющим для развития Африки является момент, когда европейское влияние стало если не всеобъемлющим, то в огромной степени определяющим ход событий на континенте. Процесс усиления этого влияния шел постепенно, начиная с середины XV века, и охватывал все больше и больше регионов Африки. Правда, до европейской экспансии в нескольких частях региона существовало мощное арабское влияние.
Важным рубежом в африканской истории, наверное, можно считать установление колониальных режимов, хотя этот процесс был растянут во времени. Первые колонии появляются на континенте еще в XVI веке — это были португальские колонии. Но условной датой начала колониального режима, наверное, можно считать 1884–1885 годы, когда прошла Берлинская конференция, которая установила правила раздела африканского континента, и к началу ХХ века девять десятых территории Африки были колониальными владениями тех или иных европейских держав.
При этом надо понимать, что в Африке изначально реализовывался свой вариант развития, который не вел в том направлении, в каком развивалась социально-политическая история народов Европы.
«Центропресс»: Дмитрий Михайлович, а как можно охарактеризовать этот «свой вариант развития», который был в Африке до прихода колонизаторов? Какие у него были основные черты и принципы?
Дмитрий Бондаренко: Я думаю, что в основе африканской цивилизации лежал и отчасти продолжает лежать принцип общинности. Община, имеющая разнообразные конкретные формы, охватывала практически все население африканского континента в доколониальный период. И она, конечно, диктовала особенности развития региона, будучи взаимосвязана и с особенностями африканского мировидения.
Колонизаторы в значительной степени исказили этот путь развития африканских культур, которые шли по пути углубления общинной природы своих социумов. В то же время привнесенные изменения не привели к превращению Африки в «филиал Европы». Доминирующий принцип общинности и сегодня находит воплощение не только в сохранении общины как социального института, но и во внеобщинных и надобщинных контекстах. В частности, он очень ярко проявляется в таком феномене, как современный африканский город. Казалось бы, современный город — совершенно необщинное явление. Если вы приедете сегодня в любой африканский мегаполис, то увидите, что это мегаполис в том же смысле, в каком мы говорим о мегаполисах, например, Европы, Америки или России. Но внутри этой формы принцип общинности получает свое специфическое выражение: например, в том, что люди, приехавшие из одного региона, находят друг друга в городе и образуют неформальные объединения, кассы взаимопомощи и так далее.
Принцип общинности ярко проявляется не только в самой Африке, но и за ее пределами — в африканской диаспоре. В течение нескольких лет я исследовал африканских мигрантов в Соединенных Штатах Америки. Очень часто это современные образованные люди. Но общинность у них проявляется очень сильно. Это выражается не только в тяге к объединению, что естественно для любых мигрантов по понятным причинам, хотя они часто ориентированы на поиск не столько выходцев из одной страны, сколько из определенного региона или племени. Но самое яркое проявление общинности в том, что эти люди очень много помогают оставшимся на Родине родственникам. У африканцев семьи большие, иногда это десятки, а то и сотни людей, они все ждут помощи от родственников из-за границы, а для тех, кто уехал, помогать — это священный долг, иначе они просто не смогут приехать на Родину. Многие из-за этого берут вторую, третью, а иногда и четвертую работу. Их собственным малым семьям в Америке вполне хватило бы на жизнь и без этого, но они не могут не помогать родственникам, оставшимся в Африке.
Через фазу доминирования общинности в социальной жизни в доиндустриальный период своей истории прошли все народы, но в Африке этот принцип сохранялся и был абсолютно фундаментальным на всем протяжении ее истории, и, как я подчеркнул выше, он находит воплощение даже в современной, казалось бы, совершенно иной социокультурной реальности.
Важно подчеркнуть, что речь идет не об общине как конкретном социальном институте, а именно о принципе общинности. Община как конкретный социальный институт сегодня тоже достаточно сильна в Африке, но в то же время она в своем классическом смысле не существует в среде мигрантов или в городе. Более того, сейчас в некоторых странах появляются признаки деградации общины как конкретного социального института даже в сельской местности. Но те принципы, на которых держалась общинная жизнь, переносятся во вне- и надобщинные контексты. Поэтому сам принцип общинности продолжает оставаться фундаментом африканских обществ. Именно это и не позволило им стать «филиалом Европы».
«Центропресс»: Бытует мнение, что в Африке никогда не было сильных государств (Древний Египет в расчет не берем). Так ли это, или просто по этой теме мало информации?
Дмитрий Бондаренко: Здесь надо разбираться, что такое «государство», что такое «сильное государство». Последнее определение — некая оценочная категория, которая к науке вряд ли может иметь отношение. Кому-то какое-то политическое образование покажется сильным, а кому-то слабым.
В период первых контактов европейцы подчеркивали свою «цивилизованность» по отношению к африканцам. Но в то же время они прекрасно видели уже в XV–XVII веках, что африканские народы очень разные с точки зрения форм политической организации, что среди них есть народы, обладающие очень сложной политической системой, имеющие крупные города: например, город Бенин — нынешний Бенин-Сити, который сами европейцы в XVII веке сравнивали с крупнейшими городами Европы, в частности с Амстердамом.
В доколониальной Африке, конечно, были политические образования, вызывающие у европейцев, исходивших из своих представлений того времени о том, что такое сильное государство, определенное уважение, с которыми им приходилось считаться. Говорить о том, что Африка до колонизации была континентом поголовной дикости, совершенно неправильно.
Если говорить о конкретных регионах, то в наибольшей степени сложные социально-политические образования концентрировались в Западном Судане. Имеется в виду не современное государство Судан, а историческая область, которую также называют «Сахель» — это территория современных Сенегала, Мали, Нигера, где образовались первые крупные империи в Африке, последовательно сменявшие друг друга: Гана (не имеющая отношения к современному государству Гана), Мали (границы современной Республики Мали не совпадают полностью с границами средневекового Мали, но современное государство отчасти можно считать его преемником) и города-государства народа хауса. Сонгай — наиболее поздний из них по времени возникновения. Другой регион мощных политических образований в доколониальный период — это регион тропических лесов Западной Африки. Там, в районе Верхне-Гвинейского побережья, сложились города-государства народа йоруба, королевства Бенин (в современной Юго-Западной Нигерии), а чуть позже — Дагомея на территории нынешней Республики Бенин. В районе Межозерья — Великих африканских озер, куда европейцы дошли только в середине XIX века, — существовало очень мощное политическое образование Буганда (на территории современной Республики Уганда). В Экваториальной Африке было Королевство Конго, которое является первым и практически единственным удачным примером христианизации в доколониальный период. Этот список можно продолжить. Многие политические образования в Африке были очень сложными и интересны для изучения. Они имели как сходства, так и отличия с теми политическими образованиями, которые существовали в то время в других регионах мира. Еще раз подчеркну, что европейцы со многими из них так или иначе считались, сравнивали со своими политическими образованиями и характеризовали как вполне сильные государства.
«Центропресс»: Дмитрий Михайлович, а почему в таком случае колонизация Африки стала возможна?
Дмитрий Бондаренко: В конечном счете европейские державы оказались сильнее и за счет огнестрельного оружия, и в целом более высокого уровня технического развития, которое позволяло им осуществлять экспансию, а также потому, что именно у Европы возникла потребность в колонизации. Мы уже упоминали, что европейцы начинают осваивать Африку постепенно с середины XV века. Сначала это были португальцы, которые шли вдоль побережья, достигли крайнего юга континента, обогнули его и вышли в Индийский океан, затем уже началось освоение внутренних районов. Заметим, что до второй половины XIX века, за редким исключением наподобие португальских колоний, в общем-то, колониальная экспансия в прямом смысле этого термина — как аннексия территорий — не осуществлялась. Это была торговая экспансия, пиком которой стала работорговля, расцвет которой имел место со второй половины XVII до первого десятилетия XIX века. После этого возникает потребность именно в колониализме. Почему? Потому что в Европе развивается индустриальное производство, в XVIII веке происходит промышленная революция, и уже торговой экспансии недостаточно, потому что теперь для промышленности требуется сырье. Именно этим могла обеспечить Африка.
В период колониализма африканские страны не просто превращались в сырьевые кормушки для Европы: в Африке в некоторых странах возникает хозяйственное монопроизводство. Например, Уганда становится главным поставщиком хлопка, Сенегал — арахиса, Гана — кофе, какао бобов.
Здесь важно понимать, что сама история Европы, выражавшаяся в социально-экономических процессах в том числе, толкала европейцев на путь экспансии, требовала расширения пространства. Вспомним эпоху географических открытий, становление капитализма и так далее. Это логическим образом породило для Европы потребность в колониальных захватах, а более высокий уровень технического развития позволил эту экспансию осуществить.
«Центропресс»: После всех исторических драм можно ли говорить о каком-то едином образе африканской культуры по аналогии с западно-европейской? Или она слишком сегментирована в этом плане?
Дмитрий Бондаренко: Здесь все на самом деле в каком-то смысле очень просто. Ответ на ваш вопрос зависит от масштаба нашего взгляда. Давайте возьмем более понятный, я думаю, большинству наших читателей пример Европы. Мы охотно используем термин «европейская цивилизация», «европейская культура», и мы с вами сейчас его использовали, когда сравнивали Европу с Африкой. В то же время мы точно так же охотно и обоснованно используем понятия «английская культура», «французская культура», и когда мы сравниваем Англию и Францию, то находим массу различий, начиная с языка, позволяющего нам говорить о том, что есть проявление английской культуры, а что — французской. То же самое произойдет, если мы посмотрим на Африку в целом или на две отдельные африканские культуры. Я хочу предостеречь от очень распространенного и совершенно неправильного взгляда на Африку как на нечто однородное.
В Африке пятьдесят четыре государства, и поверьте, что они все не менее разные, чем, допустим, европейские. Просто нам из Европы лучше понятна разница между, скажем, Португалией и Беларусью с точки зрения культуры. Точно так же, поверьте, африканцам понятна разница между, скажем, Гвинеей и Замбией. Но поскольку мы, как европейцы, смотрим из Европы, то нам может показаться, по крайней мере тем, кто не бывал в разных странах Африки, что там все «на одно лицо». Поверьте, я сталкивался с таким подходом и в Африке, когда африканцы спрашивали: «Ну как там у вас дела в Европе?» Для многих африканцев сходства между европейскими культурами, лежащие на поверхности, кажутся более значимыми, чем различия.
На самом деле существует и африканская культура — какие-то общие африканские черты, которые проявляются прежде всего, когда мы сравниваем Африку с «не Африкой», и, конечно, существуют культуры отдельных народов Африки, отдельных стран Африки, что особенно ярко проявляется, когда мы сравниваем между собой африканские культуры.
«Центропресс»: Дмитрий Михайлович, а в таком случае как выглядит сейчас экономико-политическая карта Африки? Какие страны-лидеры, центры силы континента, можно выделить?
Дмитрий Бондаренко: Сказать, что все страны ориентируются в большей степени на какое-то одно государство, вряд ли возможно, но есть страны, которые исторически доминировали, которые сегодня так или иначе доминируют или пытаются доминировать на африканской политической сцене, в том числе конкурируя друг с другом. Исторически лидерами, конечно, были Египет (я имею в виду не Древний Египет, а современную Арабскую Республику Египет), Эфиопия и Нигерия, если брать период, начиная с 60-х годов ХХ века, а после падения режима апартеида в 1994-м году в число лидеров вошла Южно-Африканская Республика.
Разумеется, есть какие-то внутренние нюансы. Например, Эфиопия очень сильно пострадала от режима Менгисту Хайле Мариама и особенно от гражданской войны, в результате которой этот режим был свергнут в начале 90-х годов. Сейчас страна развивается достаточно активно, но, конечно, свой вес на континенте она в полной мере еще не восстановила. Египет прежде всего пытается играть доминирующую роль среди арабских стран Северной Африки и всего арабского региона. Эта страна ранее стремилась к влиянию и в общеафриканских делах — прежде всего через Организацию африканского единства, сейчас преобразованную в Африканский союз. Но на данный момент Египет в большей мере сосредоточен на внутриполитических проблемах, последовавших за тем, что получило название «Арабская весна», и на вопросах регионального уровня.
Если брать Африку южнее Сахары, то там сегодня есть два полюса силы — это Нигерия и Южно-Африканская Республика, между которыми достаточно сложные отношения — они практически открыто конкурируют друг с другом. Страны юга Африки по разным причинам в значительной степени тянутся к Южно-Африканской Республике. Из этих стран существует большая миграция в ЮАР, в этих странах очень сильные позиции занимает южноафриканский бизнес и т. д. — их очень многое связывает.
Страны Западной Африки где-то добровольно, где-то отчасти вынужденно тянутся к Нигерии, находятся в сфере ее влияния, потому что Нигерия — это региональная держава в полном смысле слова. Эта страна — классический пример того, что можно не иметь очень большого веса в глобальных мировых делах, но в своем регионе заставить с собой считаться. Достаточно сказать, что Нигерия даже по численности населения практически равна всем остальным странам региона, не говоря уже об экономике и военной мощи.
Так что на африканском континенте два главных полюса сегодня — это Нигерия и Южно-Африканская Республика.
«Центропресс»: Наверняка эти два полюса — Нигерия и Южно-Африканская Республика — помимо своей экономической силы и политического влияния среди сателлитов транслируют какие-то определенные ценности. Есть ли некая идеологическая составляющая, которую они пытаются внедрять?
Дмитрий Бондаренко: Сначала надо сказать о механизмах, через которые эти страны транслируют свое влияние. В огромной степени это делается через региональные организации — ЭКОВАС в Западной Африке и САДК в Южной Африке, то есть организации, прежде всего экономические по своей природе, которые объединяют страны региона и в которых доминируют, соответственно, Нигерия и ЮАР.
Если же говорить о ценностях, то надо сказать, что сейчас в целом в Африке набирают популярность панафриканские идеи. Идея панафриканских ценностей отражена в «Программе 2063» Африканского союза. Она подразумевает опору на африканские ценности, всячески подчеркивает важность общеафриканского единства.
Я бы не сказал, что есть некое противостояние ценностей между Нигерией и ЮАР. Это не такое противостояние, как происходящее сегодня между Россией и США. Нельзя сказать, что Нигерия и ЮАР несут какие-то противоположные ценности и набирают союзников по этому принципу.
ЮАР, конечно, имеет образ страны, победившей апартеид — это было колоссальное событие для всего мира и для Африки в первую очередь. Все африканцы воспринимали эту борьбу как свое личное дело и победу воспринимали как общую. Нельсон Мандела до сих пор фигура крайне популярная во всей Африке. Поэтому имидж победителя апартеида, страны, стремящейся установить демократию, за ЮАР тянется. Другое дело, что его чем дальше, тем больше портят те скандалы, которые возникали в последние годы в связи с бывшим президентом Зумой и разными другими ситуациями.
Нигерия тоже имеет очень своеобразную репутацию. Сами нигерийцы любят называть свою страну Black Giant — Черный Гигант. Страна поразительна в том отношении, что во многих нигерийцах присутствует очень мощное этническое самосознание, понимание принадлежности к определенному этносу внутри страны, что ведет к большим проблемам в межэтнических и межрегиональных отношениях. Но при этом они столь же остро ощущают свое единство как нигерийцы — представители крупной страны по отношению к «не нигерийцам». Это можно назвать нигерийским национализмом, обращенным вовне. Нигерийцев за это во многих странах не очень жалуют, потому что они любят подчеркивать свою значимость.
Однако в целом ориентация на Нигерию или ЮАР — это не вопрос выбора между ценностями. Мне кажется, они не несут какие-то особые ценности по отношению друг к другу или по отношению к тому, что сегодня транслирует Африканский союз. Скорее вопрос союзнических отношений больше определяется географией: кто к кому ближе находится, тот с тем и дружит. При этом неправильно было бы говорить о том, что какие-то страны полностью находятся в сфере влияния Нигерии или ЮАР.
«Центропресс»: О лидерах мы поговорили, а кто сейчас аутсайдеры? Где сейчас в Африке хуже всего живется и почему?
Дмитрий Бондаренко: Хуже всего живется, естественно, там, где идет война. Можно оценить динамику за период с момента получения большинством стран Африки независимости, с 60-х годов (1960-й год — это «Год Африки», в течение которого сразу 17 стран получили независимость) до сегодняшнего дня.
60–70-е годы можно назвать периодом оптимизма и в самой Африке, и в мире по отношению к Африке, когда думалось, что само по себе получение независимости африканскими странами, избавление от колониализма приведет к их социально-экономическому прогрессу. Этого не произошло.
В 80-е годы наступает полоса того, что получило название «афропессимизма». В этот период начинаются массовые миграции из Африки за рубеж, то есть сами африканцы разочаровываются в собственных перспективах, а мир разочаровывается в Африке. Появляется выражение: «Африка — черная дыра человечества».
В начале 2000-х годов снова постепенно наступает период оптимизма, который длится по сей день, но такого очень осторожного афрооптимизма. В это время в Африке начинается экономический рост, который во многих странах достигает достаточно высоких показателей: около 7% в год, а в некоторых странах даже больше — по крайней мере так было до пандемии.
Описанная логика развития позволяет ответить на ваш вопрос. 70–80-е годы — это период огромного количества жестоких, бесчеловечных гражданских войн и военных переворотов (в Анголе, Либерии, в Сьерра-Леоне и многих других странах). Если мы сравним тот период с сегодняшним днем, то увидим, что таких стран, где очень плохо жить простым людям, стало гораздо меньше. Конечно, есть перманентно тяжелая ситуация в крупнейшей стране Африки, Демократической Республике Конго, пережившей две огромные по масштабам гражданские войны. Это страна колоссальных природных богатств, которые, собственно, и стали ее проклятием, из-за них все началось и продолжается. Плохая ситуация сохраняется в Южном Судане, который отделился от Республики Судан десять лет назад, но с тех пор там лучше жить не стало. Ситуация очень напряженная, открытой войны как бы нет, но лучше иметь при себе автомат на всякий случай.
Есть отдельные точки напряженности: например, район Дарфур в Судане. Есть достаточно жесткие авторитарные режимы, как в Эритрее. Но и таких режимов, и стран с крайне нестабильной обстановкой сегодня стало гораздо меньше, чем было 30–40 лет назад. Это очень важно, потому что процессы развития надо рассматривать в исторической динамике.
Нужно понимать то, о чем мы уже говорили: Африка — это 54 страны, и где-то жизнь налаживается в большей, а где-то в меньшей степени. Нельзя распространять одну оценку на каждую страну, но в целом во многих странах сегодня жизнь и спокойнее, и благополучнее, чем была совсем недавно, хотя Африка остается самым бедным континентом мира.
«Центропресс»: Какие зарубежные страны сейчас стремятся стать главными партнерами Африки, и кого сами африканские страны преимущественно рассматривают как партнеров?
Дмитрий Бондаренко: Здесь опять-таки сложно вести речь об Африке в целом. Если мы будем разбираться в конкретной ситуации в определенной стране, то вполне возможно, найдем отличия от общеафриканских трендов.
Характеризуя общую картину, можно выделить два, казалось бы, противоречащих друг другу процесса. С одной стороны, это рост роли Африки в мире и в мировой политике прежде всего. Африканские страны играют все более значимую роль в мировом контексте, и некоторые отдельные страны, как, скажем, ЮАР или Нигерия, и страны континента в целом — через Африканский союз и институты ООН, где африканские страны, поскольку каждая страна имеет свой голос, составляют больше четверти участников голосования.
При этом усиливается давление на Африку со стороны, как это принято называть сегодня, «внешних факторов». В середине 2000-х появилось понятие «new scramble for Africa» — «новая схватка за Африку» (новая по отношению к колониальному разделу). В чем ее особенности? Прежде всего в том, что стало гораздо больше желающих принять участие в этой новой схватке. «Старая» же схватка во второй половине XIX — начале ХХ веков предполагала участие гораздо меньшего числа держав: Германия поначалу, Франция, Великобритания, а также Бельгия, Италия, немного Испания, ну и Португалия — в общем, по большому счету семь государств.
Сегодня, конечно, речь идет не о колониальной экспансии, а о политическом и экономическом влиянии. Мы видим, что, помимо так называемых «старых партнеров Африки», которыми являются практически все бывшие колониальные державы и США, у континента в последние десятилетия появились «новые партнеры», в число которых входит, естественно, Европейский союз как общность (есть проекты в Африке, которые ведут отдельные европейские страны, а есть проекты Евросоюза). К числу «новых партнеров Африки» относятся также Южная Корея, Турция, Израиль, очень большую активность сейчас проявляют Индия и Бразилия, то есть те страны, которые еще недавно для Африки не были значимы и для которых, казалось бы, Африка была незначима. Этот список можно продолжать: в него входит даже Австралия. И, конечно, особое место здесь занимают Китай и отчасти Россия; отчасти — потому что в определенной степени Россия пытается (пусть не всегда в должной мере и успешно) опереться в Африке на советское наследие.
Китай тоже нельзя назвать совсем уж новым игроком в Африке, потому что Китай, как и Советский Союз, поддерживал антиколониальные движения, более того, на протяжении нескольких десятилетий существовала конкуренция между Советским Союзом и Китаем за внимание к себе левых африканских политических режимов. Были политические режимы, которые, проводя антизападную политику и выбирая между ориентацией на Советский Союз или на Китай, выбирали Китай, а не СССР.
Сегодня изменился не только масштаб, но и характер китайского влияния на Африку. В настоящее время это, прежде всего, в своей основе — экономическое влияние, и Китай колоссальным образом преуспел в его оказании. Именно Китай сегодня — главная внешняя сила в Африке, которая потеснила традиционных экономических партнеров стран континента — США и страны Европы. Под «странами Европы» я имею в виду прежде всего бывшие метрополии, для большинства государств Африки — Англию или Францию. Сегодня Китай по всем направлениям в Африке играет очень большую роль, происходит огромный приток китайских мигрантов: даже в глухих африканских деревнях можно встретить китайцев. Китай оказывает значительное культурно-информационное влияние через агентство новостей и культурные центры. Экономическое и политическое влияние Китая в Африке сейчас просто колоссальное. Далеко не все африканцы принимают это, но как факт это существует.
Россия тоже сегодня стремится вернуться в Африку. Иногда говорят, что мы и не уходили вроде бы, это уже, конечно, вопрос риторики. Реальность состоит в том, что России сегодня надо бороться за то, чтобы занять достойное место в Африке. Рассчитывать на те позиции, которые имел Советский Союз, вряд ли приходится по многим причинам: и Россия не обладает теми возможностями, которыми обладал Советский Союз, и Африка сильно изменилась, и вообще «свято место пусто не бывает». Те места, где был Советский Союз, уже заняты другими, сложно эти сферы влияния возвращать себе. Но в принципе в последнее десятилетие Россия пытается очень активно утверждать себя в Африке. Осенью 2019 года в Сочи состоялся первый саммит. Сама эта идея была не нами придумана. Такие саммиты чуть ли не ежегодно проводит Китай, их проводили Соединенные Штаты, Индия, Европейский союз.
В целом Африка сегодня стала этой ареной международной кооперации, но в основном — конкуренции очень многих, очень разных неафриканских сил: государств, международных и неправительственных организаций. С одной стороны, это, конечно, дает африканским странам возможность маневрировать между разными силами, возможность выигрывать что-то от наличия такого выбора партнеров и соперничества между ними. С другой стороны, постоянно встает вопрос о самостоятельности развития — эта тема непрерывно обсуждается в африканских научных кругах: что сделать, чтобы Африка развивалась самостоятельно, чтобы она не была зависима от внешнего мира и чтобы те идеи, которые закладывали отцы-основатели суверенных африканских государств (идеи саморазвития, опоры на собственные силы), воплощались в жизнь?
Когда речь идет о некой внешней помощи, это именно так и презентуется — как «помощь», и, конечно, многие аналитики, прежде всего африканские, говорят о том, что эта помощь вряд ли абсолютно бескорыстна, что постоянная поддержка извне деморализует общество, и люди начинают рассчитывать на эту помощь больше, чем на результаты собственных усилий.
Статистика по различным инвестициям и проектам показывает, что и сегодня те, кто вкладывают в Африку, извлекают из нее гораздо больше в форме сырья и финансовых доходов. Это совершенно очевидно.
«Центропресс»: В этой связи распространенную обывательскую точку зрения хотелось бы обсудить. Африка многими воспринимается как «дотационный регион» (люди думают, что взять с нее нечего, можно только вкладывать из каких-то высоких политических соображений). Почему это на самом деле не так?
Дмитрий Бондаренко: Ответы здесь могут быть разные, и с разных точек зрения эти ответы будут правильными. Во-первых, самое очевидное: если Россия говорит о том, что она хочет вернуться в мир в статусе глобальной державы, то глобальная держава — это та держава, которая не может позволить себе сказать, что-то хоть какой-то регион в мире ее не интересует. Вся суть глобальности именно в том, что охватывается весь мир.
Есть и другой ответ. Я уже сказал, что при правильном ведении экономической политики те, кто вкладываются в Африку, извлекают из нее гораздо больше прибыли, чем тратят. Это касается любой страны, в том числе и России, если правильно проводить политику. Поэтому с экономической точки зрения это тоже может быть очень выигрышно. Не говоря уже о том, что в Африке есть некоторые природные ресурсы, которых недостаточно у России. Однако хочу подчеркнуть, что это должно быть именно взаимовыгодное сотрудничество, а не выкачивание ресурсов под видом помощи.
Не стоит думать, что Африка — это некая «черная дыра», в которую, в частности российское государство, могут вкладывать деньги по каким-то непонятным идеологическим соображениям или из желания посоперничать с Западом и Китаем. При умном проведении политики взаимоотношения с Африкой могут быть экономически выгодными для нашей страны и способствовать её внутреннему развитию. Другое дело, что «умная» политика должна быть основана на знании африканских реалий, понимании ситуации в той или иной африканской стране и действиях в интересах обеих сторон.
Еще один аспект пользы так называемой помощи Африке — в определенном смысле гуманистический. С одной стороны, сегодня те, кто вкладываются в Африку, извлекают из этого гораздо больше, чем дают ей. Тем не менее, несмотря на всю коррупцию и другие проблемы, жизнь в Африке улучшается, в том числе благодаря этой помощи. В сегодняшнем абсолютно взаимосвязанном мире имеет смысл помогать друг другу для того, чтобы не стало хуже и тебе. Многие западные страны это уже поняли и вкладываются в африканские страны, в том числе для того чтобы сократить поток миграции в Европу. Для того чтобы людям не жилось в Африке настолько плохо, что они мечтают сбежать любой ценой и тем самым создают определенные проблемы в самих европейских странах, — лучше помогать африканцам нормально жить в Африке.
В силу перечисленных причин я думаю, что поддерживать связи с Африкой безусловно имеет смысл: и экономический, и политический, и культурный, и гуманитарный. Даже просто ставить вопрос: «А надо ли?» — крайне несовременно. Образно говоря, это такой взгляд сквозь амбразуру ДОТа, когда мы сидим в своей крепости и ждем, как бы нам кто-то не сделал гадость, и из-за этого решаем сами ничего не делать.
«Центропресс»: Согласны с вами: политика закрытости и ориентация только на себя ни к чему хорошему в современном глобальном мире не приведет. В заключение хотелось бы вас попросить привести примеры каких-то технологических, экономических и социальных успехов в современных африканских странах.
Дмитрий Бондаренко: Сегодняшняя эпоха, как я уже сказал, характеризуется осторожным оптимизмом в отношении Африки. Сегодня такой афрооптимизм преобладает. Если же говорить о достижениях, то тут смотря какой мерой мерить. То, что не является таким уж большим достижением для кого-то, для Африки в наше время таковым является. Главное достижение, на самом деле, — это повышение уровня стабильности на континенте, потому что, когда идет гражданская война, тебе уже не до технологических прорывов. Из-за того что политическая стабильность в Африке в целом возросла, наметился экономический рост. Его можно в интернете проследить по цифрам, но он особенно очевиден для людей, которые на протяжении многих лет ездят в африканские страны, в частности для меня. Когда я приезжал в Африку, скажем, 20 лет назад, во многих странах я не видел того, что я вижу сегодня. Например, в 2019-м году — последний на данный момент год, когда я приезжал в Африку, — в Уганде уже была мобильная связь, почти в каждой деревне были построены школы. Конечно, преподают там на невысоком уровне, есть проблемы с учебниками, тетрадями и так далее, но 20 лет назад большинства из этих школ вообще не было. Положительные изменения очень хорошо заметны во многих странах.
В Африке стали развиваться политические свободы. Для всего континента это болезненная тема, с ней связано очень много разных тонких моментов, поэтому говорить, что Африка — это сегодня «цитадель политических свобод», не стоит. Но если сравнивать с тем, что было 30–40 и даже 20–25 лет назад, — разница очевидна. В то время практически повсеместно существовали или однопартийные системы, или просто откровенно диктаторские режимы. Сегодня практически во всех странах Африки — многопартийная политическая система. Много пишут о том, что выборы подтасовывают, что в некоторых странах эта многопартийность фиктивная, но это все равно лучше, чем диктатура, которая существовала в той же самой стране в 80-е годы.
Встают на ноги институты гражданского общества, появляется очень много организаций, которые ставят перед собой цель — помогать в их развитии, и, что очень важно, происходит стимулирование такими организациями индивидуальных и коллективных инициатив граждан как в разных сферах общественной жизни, так и в экономике: по созданию кооперативов, открытию бизнес-предприятий и тому подобное. Африка в социально-экономическом плане не стоит на месте, и, что особенно важно с моей точки зрения, постепенно, но неуклонно растет уровень образования. Именно низкий уровень образования — ключевая проблема, которая влияет на все остальные. Есть африканские страны, где до сих пор очень низкий уровень образования, но во многих странах по крайней мере базовым уровнем образования удается обеспечить значительную часть населения, а это совершенно меняет мировоззрение людей, их жизненные установки, целеполагание, расширяет спектр их возможностей в социуме.
В технологическом плане сегодня Африка переполнена машинами, телефонами, компьютерами… Африканцы, кстати, очень быстро осваивают новые гаджеты и девайсы, легко обучаются ими пользоваться. Технические новинки очень быстро входят в жизнь, и иногда создается несколько сюрреалистическое ощущение, когда в деревне, где стоят дома из саманной глины (то есть из необожженного кирпича) и готовят еду на открытом огне, у всех есть мобильные телефоны.
Другое дело, что Африка очень зависима от по-прежнему формируемого в основном не ею глобального контекста. Каждый существенный глобальный процесс однозначно будет отражаться и на Африке, к сожалению, остающейся периферией глобальной мир-системы.
«Центропресс»: Судя по этим тенденциям, Африка становится ближе ко всему миру, а мир открывает для себя этот континент заново. Отмечаете ли вы рост интереса к Африке в России?
Дмитрий Бондаренко: На протяжении ряда лет в крупнейших городах, в Москве в первую очередь, часто проходили концерты африканской музыки, художественные выставки, например, в музеях Востока и имени Пушкина, выставки фотографий из Африки, ярмарки, фестивали культур африканских стран и много других мероприятий. Я всегда отмечал, что все подобные события посещает много людей, и среди них очень много молодежи.
До пандемии и даже во время нее Африка становилась достаточно популярным направлением для туризма. Понятно, что это дорогое направление для европейцев, и для россиян в частности, в силу удаленности, тем не менее определенный интерес к Африке в наших интеллектуальных образованных кругах, в том числе молодежных, я наблюдаю, и меня это, естественно, радует.
Многие люди мечтают полететь на Марс или просто в космос. А я часто своим студентам говорю, что для того, чтобы попасть в другой мир, не надо лететь куда-то: поезжайте в Африку и вы увидите совершенно замечательный, но очень отличающийся от привычного нам культурный мир, вы узнаете, насколько многообразна человеческая цивилизация. Так что я искренне желаю всем максимально глубокого и подробного знакомства с Африкой.
